Поздравляем профессора Г.В. Шешукову со столетним Юбилеем её мамы!
12 ноября 2020 года отметила 100-летний Юбилей Серафима Яковлевна Буркова – мама профессора кафедры общегуманитарных дисциплин Галины Викторовны Шешуковой. Такое событие является грандиозным в жизни не только Серафимы Яковлевны, но и родственников! Прожить 100 лет, значит прожить целый век, отождествляя себя с эпохой! Серафима Яковлевна прожила свой век достойно, являлась участником ВОВ и многих исторических событий. При этом осталась стойким, замечательным человеком, умеющим радоваться жизни! Желаем ей сил, здоровья, мудрости и новых рекордов долголетия!АГалине Викторовне Шешуковойжелаемравнятьсяна свою замечательную маму!
Прилагаем небольшой рассказ о Серафиме Яковлевне журналистки Натальи Ермашовой и воспоминания о жизни самой юбелярши.
Воспоминания Махониной (Бурковой) Серафимы Яковлевны
Обездоленные войной
Родилась я в 1920 году. И когда меня просят рассказать или написать о своей жизни – это всегда тяжело, потому что приходится переживать заново прожитые годы, а в них было столько трагического и тяжёлого, что от воспоминаний сжимается сердце, хотя, конечно, были и счастливые мгновения в жизни.
Радости и трудности детства и юности
Были: детство, юность. И хотя детство было нелёгким, всё равно ощущалась радость жизни. Говорят, когда родится человек, в небе начинает сверкать его путеводная звезда. И блеск этот отражается в сиянии его глаз, в счастливых минутах его жизни. Конечно, не каждому сопутствует счастливая звезда. Так это или не так, но то, что является сущностью жизни в детстве, отражается на поступках человека в будущем, на его характере, возможно, выборе пути, принятии того или иного важного жизненного решения. Я родилась в городе Почепе Брянской области, в большой дружной, но трудно материально живущей семье. Нас было восемь человек. Все мы учились. Родители хотели дать нам всем высшее образование. Поэтому с раннего детства мы привыкли к труду. Нужно было помогать родителям, которые должны были прокормить и одеть всех нас. Рано утром, часов в пять-шесть утра, я вставала, помогала матери упаковать испечённые ночью булочки и разносила их в ларьки на продажу. Это нужно было успевать сделать до начала занятий в школе.
Недалеко от нашего маленького городка находился лес, и мы – дети –всей нашей кампанией, ходили собирать чернику, малину – это было большим подспорьем. Хотя надо сказать, что продукты были очень дешёвые. Помню, на тротуарах, вдоль центральной улицы, сидели крестьянки, которые продавали: стаканы ягод – 2 копейки, фунт огурцов– 1 копейка. В школу мы с сестрой Женей ходили в разные смены. И это тоже было большой удачей, потому что ботинки и пальто были одни на двоих. Мне было 15 лет, когда я уехала к брату Лёве в Ленинград. Он учился в финансово-экономическом институте и занимал комнатку в подвальном помещении в доме на улице Войновой, выходившей на проспект Володарского. Это был очень интересный район: слева – набережная Жореса, где был Дом писателя, напротив – артиллерийское училище, а прямо перед домом – «Серый дом» (тот самый, где простаивала в очередях Анна Ахматова, чтобы узнать что-то о своем сыне ); немного далее находился Дом офицеров, затем улица Белинского и особняк против дома, где когда-то жил Некрасов и писал: «Вот парадный подъезд, по торжественным дням, одержимый холопским недугом…»
. А дальше – Невский проспект, кинотеатр «Титан», где мне впервые в жизни довелось испытать неведомое дотоле наслаждение слушать джаз Утёсова, пение Клавдии Шульженко. Всё это хорошо, но нужно было учиться и работать. Я поступила на вечернее отделение рабфака при ЛИИКСе (Ленинградский институт инженеров коммунального строительства). Днём нужно было работать, работать много, чтобы обеспечить себя, помочь брату. Свободного времени совершенно не было. Но юность есть юность.
Мне удавалось в субботу, после 8-ми часов работы и шести часов занятий, перекусив в буфете кусочком колбасы с винегретом, выпив чаю, ехать к Петропавловской крепости, чтобы искупаться в Неве, а оттуда было рукой подать до Выборгской стороны, где был Дом Культуры. Там можно было танцевать до одиннадцати вечера: фокстрот, медленное танго, вальс-бостон, краковяк, весёлый танец румба. Но если мы запаздывали, то мосты на Неве разводились и приходилось оставаться на танцах до утра… Так что жизнь была не только трудна, но и интересна, случалось в ней и большое счастье.
Так, например, очень большой радостью было для меня поступление в Педагогический институт имени Герцена. И ещё было удивительно и радостно, когда меня, маленькую бедную девочку-студентку, очень плохо одетую, полюбил военно-морской врач третьего ранга, Бурков Виктор Иванович. Мы поженились 4 июня 41-го года.
Медсанбат в блокадном Ленинграде
Но будь проклят этот день - 22 июня 1941 года. В этот солнечный воскресный день я со своей подругой Юлей Чудаковой поехала в село Ивановка под Ленинградом, где жили мои родители. Недалеко от их домика был лес. Расположившись на полянке, мы готовились к экзамену по западноевропейской литературе.
Вдруг, прибежал мой маленький братишка и сказал: «По радио передают сказку о войне, а мама плачет.». Мы бросились домой, и там услышали речь Молотова, побежали на вокзал, а там уже женщины плакали, провожая мужей, получивших повестки.
Приехав в Ленинград, мы впервые услышали звуки воздушной тревоги, но немцев к городу не пропустили, бомбёжки не было.
В институте записывали желающих идти на фронт добровольно. Я записалась, когда мы пришли в военкомат, там оказалась огромная очередь (больше той, которая стояла на вокзале , из собравшихся эвакуироваться).
В военкомате нам отказали в отправке на фронт, объяснив, что у нас нет военной специальности. Я записалась на краткосрочные курсы медсестёр, и нас отправили рыть траншеи. Мы копали землю лопатами, ставили противотанковые надолбы, работа была очень трудна, потому что было уже голодно, т.к.
9-го сентября 1941 года немцам впервые прорвались в город; немецкие самолёты бомбили Ленинград, были разбиты Бадаевские склады. После бомбёжки ленинградцы вышли на улицы как во время демонстрации, по обводному каналу по воде плыли банки , коробки упаковок с продуктами . Мы ещё тогда не понимали всей трагедии случившегося, ведь там хранились продукты, которых хватило бы, как говорили, надолго всему Ленинграду. Уже на завтра была объявлена карточная система: 400 граммов хлеба рабочим, 200 – служащим, белый хлеб только детям и больным. Досрочно я закончила медицинские курсы, и 4 ноября 41-го года ушла на фронт.
Меня направили в 7-ую бригаду морской пехоты, которая потом была преобразована в 72-ую Краснознамённую, ордена Суворова 2-ой степени, Павловскую дивизию, где я служила медсестрой в медсанбате. В этом медсанбате служил и мой муж. Фронт был внутри блокадного кольца. С переднего края к нам поступали не только раненые, но и истощённые больные с дистрофией 2-ой, 3-ей степени. Кормили больных и раненых лучше, чем медперсонал.
Нам было положено только 150 грамм хлеба и похлёбка – 2 раза в день: без жиров, без мяса, и готовилась из отрубей и жмыха, да и порции были очень маленькие. Чувство голода стало постоянным ,.
А раненым было положено кроме этого 20 грамм сахара, 10 грамм масла. От голода у меня началась куриная слепота: как только темнело, я переставала видеть. И был у меня такой случай. Я несла с камбуза ( камбуз – кухня на языке моряков) в землянку к раненым разложенные порции хлеба с куском масла и сахара. Я сбилась с дороги. В снег упала порция хлеба. Хлеб я подняла, но масло и сахар найти в белом снегу оказалось невозможно. Это было страшно. Со слезами на глазах я оправдывалась, что не съела, а потеряла. Мне поверили. И каждый раненый стал отламывать крошечку от своей порции, чтобы сделать ещё одну. Это тоже забыть невозможно.
Однажды я сопровождала раненых на машине с переднего края в медсанбат. Над машиной закружил немецкий бомбардировщик. Водитель машины, спасаясь от нападения, круто завернул , и мы скатились в кювет. А в нашем автобусе раненые лежали на носилках в два этажа. Верхние носилки упали на лежащих внизу раненных . Раненые вновь были искалечены. Мы с Мишей, водителем , растаскивали носилки, перевязывали новые раны, накладывала шины. Кое-как доехали до медсанбата.
Мне теперь хочется рассказать Вам о своей семье. Беды в нашей семье начались задолго до Великой Отечественной. Мой старший брат, Иосиф Слуцкий, в 1934 году, окончив сельскохозяйственный техникум, был направлен на коллективизацию в Тамбовскую область. Там он погиб под колёсами поезда.
Всю жизнь моя мать занималась выпечкой хлеба( она месила огромные дежи по 2 пуда муки в каждой), кормила людей, а сама умерла от голодной смерти в блокадном Ленинграде. Да и почти всем членам нашей большой семьи была уготована гибель в фронтовом Ленинграде, кроме меня и моей сестры Женя (которая с братишкой эвакуировалась по Ладожской « дороге жизни» . А братишка погиб потом в эвакуации уже в 1945году ,тоже под поездом.
Перед эвакуацией сестра написала мне письмо на фронт: «Тебе, может быть легче, а у нас семья умирает от голода. Умер отец. Помоги, если можешь»
Я показала это письмо комиссару Левченко, он сказал: «Старший сержант, я отпускаю тебя на двое суток, похорони отца.» От Колпино до Ленинграда 30 километров, но дорога эта называлась «дорогой смерти», потому что была она на виду у противника и всё время обстреливалась немцами. Говорили, что два раза в одни сутки по этому пути не проедешь.
Со мной был рюкзак, который я спрятала под сидение. Там был продовольственный паёк, выданный мне на двое суток: 300 граммов хлеба, 75 граммов сухарей, 100-граммовый пакет пшена. Я спрятала его под сидение, чтобы ничего не съесть. Но мучительные спазмы в желудке было трудно стерпеть, кружилась голова от голода. Кусок хлеба я всё-таки съела.
Я приехала в Ленинград. Заснеженный город был пуст, трамваи не ходили, встречались редкие прохожие, закутанные в одеяло (все они казались старыми). Некоторые тащили за собой какие-то санки, закрытые простынями ( потом я узнала, что так ленинградцы хоронили своих близких). Я знала, что моя сестра Соня лежит в больнице( От Московского вокзала до Витебского, где была больница, – недалеко).я поехала к ней . Она обрадовалась моему приходу, но сказала, что голода она больше не испытывает и от еды вообще отказывается. В нетопленой палате было очень холодно, больные были покрыты одеялами, а сверху матрацами. Я просидела минут двадцать, и ноги в валенках у меня замёрзли. Уходя, я не могла подумать. что вижу её в последний раз.
Я пошла на эвакопункт к семье. И когда я пишу эти строки, перед моим мысленным взором моя мама, голодная, с безысходным отчаяньем в глазах делит свой кусочек хлеба и отдаёт его младшим детям. Наступает ночь. Свистят снаряды. Рвутся бомбы. Темно. Нет света. Холодно. Ночь без рассвета. Ведь нет надежды на то, что утро настанет, и будет хлеб, вода и тепло. Да, блокадная ночь была бесконечна: холод жажда, голод – терпишь, пока не умрешь. Отца я так и не похоронила, чтобы выкопать могилу, нужно было отдать 400 граммов хлеба, а его уже не было. Когда я возвращалась, меня провожал мой младший братишка Самуил. Вдруг неожиданно появился трамвай, идущий к Московскому Вокзалу. Мы побежали к нему , но от слабости мой брат упал и мы пошли пешком.
Я до сих пор не пойму, как я всё это могла пережить,.
Когда вернулась с фронта в Ленинград и никого из своих родных в живых не застала. А ведь всё могло быть иначе: если бы им сразу удалось эвакуироваться. Однако когда они решились сесть в эвакоэшелон, дорогу немцы уже перерезали.
Обо всём, что было на фронте, не расскажешь – долго и уж очень трудно. А вот прорыв блокады Ленинграда забыть не могу. Прорыв начался с артиллерийской подготовки, которая длилась 4 часа. Была такая канонада, что мы глохли, немцы интенсивно отстреливались, было так много раненых, что мы оперировали сразу на 17-ти столах, стояли у операционных столов по 20 часов в сутки, а спали через ночь, 4 часа, т.к. надо было ухаживать за ранеными. Помню, как на моих глазах умирал полковник Павел Александрович Агафонов, начальник штаба дивизии. У него были простреляны оба лёгких. Он задыхался. И встретив полный смертельного ужаса взгляд, мне нужно было спокойно и ласково сказать: «Всё будет хорошо. Скоро Вам будет легче.» И действительно – он скоро умер…А мне на роду, видимо, было написано выжить, ибо когда наша дивизия после прорыва блокады освобождала город Лугу, наш медсанбат. располагался у деревни Вязы, в двух километрах от переднего края. Обычно медсанбат. располагался не ближе 5-ти километров, но наш начсандив Алексеев приказал выдвинуться вперёд. Ведь чем быстрее окажешь помощь, тем больше солдатских жизней спасёшь. Но всё обернулось трагедией. Наш медсанбат подвергся тройной атаке мессеров. От личного состава в живых осталось человек двадцать. С первого налёта бомба попала прямым попаданием в землянку, где лежало больше сотни раненых. После бомбёжки от них ничего не осталось. Кроме землянок в деревне Вязы сохранилась одна хата. В ней мы и оперировали. У меня на операционном столе лежал тяжелораненый. Он закричал: «Да у вас тут ещё и убьют!» Откуда у него взялась сила, он сполз со стола на пол. Рядом со мной упала медсестра Женя Орехова, моя лучшая подруга во всё время войны. Она хорошо пела и была очень красивая, с длинными вьющимися светлыми волосами. Когда я наклонилась над ней: «Женечка! Женечка!», я услышала, как она шептала: «Тёмная ночь…Только пули свистят…Тёмная ночь… Только пули свистят…»
У неё было проникающее ранение в голову. Санитар Саша упал на пол и на глазах стал белым, как стена, - задыхаясь, он быстро умер от пневмоторакса. Наша милая юная санитарка Маша выскочила в дверь, и на пороге осколок бомбы вырвал ей правый бок. Кругом лежали раненые.
Комбат Ильин, опасаясь второго налёта, отдал приказ: выносить раненых в лес, до которого было метров триста. Утопая глубоко в снегу, мы тащили носилки, и всё же успели дойти до леса, когда начался второй налёт. В лесу мы прятались за деревьями, учитывая траекторию полёта самолёта и сброшенной бомбы. Третий налёт образовал большую воронку на дороге, так что никакой транспорт пробраться к нам не мог до исправления пути. Трое суток мы не могли оперировать, пока не прибыло пополнения, операционные материалы. За эти трое суток многие раненые умерли, и многим пришлось делать ампутацию ног или рук вместо лечения.
Немцы знали, что делали, когда нападали на медсанбаты. Они выводили из строя большое количество безоружных солдат. В другие войны на лечебные учреждения не нападали, но для фашистов законов не было. Вначале мы тоже выставляли красный крест, но потом поняли, что нам нужно маскироваться.
Учительский труд.
После войны я смогла несколько раз по приглашению 72-ой стрелковой дивизии побывать в Ленинграде, где встретилась с ленинградкой Женей Ореховой. Волосами она закрывала дырку в черепе, через тонкую плёнку которой видна была пульсация внутри черепа. Приехала и Оля Мельникова из Минска, которая тоже была тяжело ранена, и со многими другими однополчанами удалось встретиться. Эти приятные воспоминания мне и теперь помогают жить.
После войны мы с мужем служили (я в качестве вольнонаёмной) в ЦГВ (центральная группа оккупационных войск) по Австрии. В 1950-м году я закончила Харьковский педагогический институт , и работала 2 года в Архангельском педучилище методистом заочного отделения и преподавателем русского языка и литературы.
В связи с тем, что муж был подполковник медицинской службы, приходилось переезжать с ним из города в город. В 55-м году мой муж получил назначение в ЮЖУРВО. Оренбург нас встретил пыльной бурей, потом пошёл дождь. В гостинице мест не оказалось, и мы пошли бродить по городу. Дошли до берега Урала и были поражены красотой Зауральной Рощи, т.к. видели только верхушки деревьев с высокого берега, на котором мы стояли, у памятника Чкалову. К вечеру нам нашли комнату в частной квартире. Через неделю сестра Женя привезла к нам из Смоленска детей: наших двух девочек, Галю и Женю.
Я поступила работать на заочное отделение Оренбургского педучилища №1 им. В.В. Куйбышева в качестве методиста заочного отделения. Начались нелёгкие будни: неустроенность с квартирой, нужно было топить печку, носить воду, ухаживать за детьми и работать. Постепенно всё устроилось. С 58-го года по 69-й год работала в педучилище педагогом и затем с 1974 по 1976-й я работала зам. директором по заочному обучению. В 1962-м году умер мой муж, и детей мне пришлось поднимать одной.
С 1974 года по 2010 г. продолжала работать на общественных началах в Оренбургском Совете ветеранов войны и труда как член Президиума Областного Совета ветеранов и руководитель студенческой секции по военно-патриотическому воспитанию молодёжи. Принимала участие в организации конкурсов музеев средних и высших учебных заведений, часто встречалась со школьниками и со студенческой молодёжью.
Рассказ Натальи Ермашовой
Жизнь и любовь Серафимы
В июне 1941-го Симочка Слуцкая была абсолютно счастливой советской студенткой второго курса факультета русского языка и литературы Ленинградского пединститута им. Герцена. Её большая дружная семья: папа, мама, братья и сёстры жила в небольшом домике под Ленинградом. И однажды, когда в кинотеатре шёл фильм по рассказу Чехова, Симочка встретила его. «Военный врач третьего ранга - Виктор Бурков», - представился девушке молодой симпатичный офицер. Как тут не влюбиться? Виктор был старше на десять лет, успел окончить военно-медицинскую академию и служил на флоте. Он так красиво и трогательно ухаживал: дарил цветы, провожал до общежития, шутил и называл её моя Симулина. Оба сразу поняли – это любовь, та самая, настоящая на всю жизнь. Через три месяца Виктор сделал Симочке предложение, она конечно же с радостью согласилась. Они поженились 4 июня 1941 года. Впереди было лето, счастье и огромная жизнь. Так казалось… Но 22 июня началась война. Виктор ушёл на фронт. Симочка, вместе с другими ленинградцами, днём рыла окопы, а ночью сбрасывала зажигательные бомбы с крыш домов. А ещё она окончила ускоренные курсы медсестёр и, в ноябре 1941-го уговорив военкома, отправилась в часть, где служил муж.
Так до 44-го они вместе воевали, точнее спасали сотни жизней, ежесекундно рискуя своими. Виктор и Серафима жили в одной землянке, однажды снаряд разорвался совсем рядом, но они уцелели. По двадцать часов в сутки в операционной под артобстрелами. «Раненых приносили в медсанбат постоянно. Оперировали сразу на 17-ти столах. Вначале старались позаметнее выставить красный крест, но потом поняли, что фашистов это не останавливало, а наоборот, привлекало. Стали маскироваться, но всё равно медсанбат часто бомбили», - вспоминала Серафима Яковлевна. Ленинградский фронт находился внутри блокадного кольца. В городе остались родители , сестры и брат . Получив сообщение от сестры о смерти отца полуголодная Симочка упросила начальство и с двухдневным скудным пайком отправилась в блокадный Ленинград. «До сих пор мучаюсь, когда вспоминаю, как умирающая мама вложила мне в руку кусочек хлеба», - рассказывала Серафима Яковлевна, спустя много лет. Из большой семьи Слуцких ,кроме Симочки, выжили её младшая сестра Женя и 14 летний брат, которых в 1942 отправили по дороге жизни на большую землю. Смерть буквально дышала в лицо. В 1945г, после Полбеды брат , который блестяще окончил школу в Ташкенте, должен был ехать вместе с Женей в Москву , но погиб под поездом. Судьба берегла Симочку с Виктором. Серафима Буркова окончила войну старшим сержантом. В 1944-м Симочка была беременна, но её ждала ещё одна потеря – дочка умерла в девятимесячном возрасте.
Виктор встретил победу в Вене. В Австрии он остался служить ещё пять лет. В 1946-м Серафима приехала к мужу и через год у них родились чудесные девочки-двойняшки. Виктор и Серафима Бурковы прожили вместе двадцать лет. На их долю выпали страшные испытания и большая любовь. В 1955 году Бурковы переехали в Оренбург. Виктора не стало в 1961-м, сказалась фронтовая контузия. А стойкая Серафима, воспитала дочерей, дала им образование, дождалась внуков и правнуков. И, дай Бог, в этом году отметит 97-летие.
Кафедра общегуманитарных, социально-экономических, математических и естественно-научных дисциплин.
